Однажды я листал иллюстрированный журнал. Мое внимание привлекло одно фото. Вроде бы ничего особенного: банальное в фотографичес ком смысле восстание в Никарагуа, улица в руи-
|
нах, которую патрулируют два солдата в касках; на втором плане проходят две монахини. И этот снимок мне понравился, заинтересовал, заинтри говал меня? Не совсем. Просто он существовал (для меня). Очень скоро я сообразил, что его существование (его "приключение") зависело от соприсутствия двух прерывных, гетерогенных элементов, принадлежащих к разным мирам (нет нуж ды доходить до контраста), — солдат и монахинь. Я предчувствовал, что намечается структурная за кономерность, соответствующая моему собствен ному взгляду, и старался сразу же ее верифициро вать, обследуя другие снимки того же репортера (голландца Коэна Вессинга): многие из его фото снимков привлекли мое внимание, потому что они заключали в себе ту же двойственность, которую я толькэ что "застолбил". На одном из них мать и дочь громкими рыданиями оплакивают арест от ца ("эмфатическая истина жеста в великих жизнен ных обстоятельствах", по выражению Бодлера), и все это происходит в сельской местности (откуда им стала известна эта новость? на кого рассчитаны эти причитания ?). На другом снимке на разъ езженной мостовой лежит под белой простыней
|
труп ребенка, рядом с ним в горе стоят родствен ники и друзья; сцена — увы! — ничем не приме чательная, но я отметил некоторые "помехи" (dis turbances): одна нога трупа необута, плачущая мать несет простыню (зачем она нужна?), в отдалении женщина — несомненно соседка — стоит, поднеся к носу платок. На еще одной фотографии огром ные глаза двух маленьких мальчиков в разбомблен ной квартире, у одного рубашка задрана на живо тике — сцену делает тревожной избыток детских глаз. На другом фото прислонившись к стене до ма стоят три сандиниста; нижняя часть их лиц прикрыта тряпками (невыносимый запах? Мера предосторожности? Тут я бессилен; мне ничего не известно о том, в каких условиях ведется партизан ская война); один из сандинистов держит винтов ку, она покоится у него в ногах (я рассматриваю его ногти), но другая его рука вытягивается, как если бы он что-то объяснял или показывал. Введенное мной правило заработало — другие фото из того же репортажа привлекли к себе меньшее внимание; они были красивы, они свидетельствовали о вели чии и ужасе восстания, но на мой взгляд не со держали никаких меток; их гомогенность оставалась культурной: если бы не суровость сюжета, их можно было бы принять за "сцены", выполненные в стиле Греза.